Во время нашего разговора заведующий отделением анестезиологии и реанимации Брестской детской областной больницы, отличник здравоохранения, врач высшей квалификационной категории Валерий Черенкевич периодически отвлекается: то звонит телефон, то врачи заглядывают в кабинет: «Валерий Николаевич, вызывали?..» В любой момент заведующий на связи и не отключает мобильник даже в выходные дни. Это очень важно для родителей маленьких пациентов и для того, чтобы, как говорится, всё было под контролем.
Автор фото: Юрий МАКАРЧУК
В медицине наш собеседник трудится 43 года, а в отделении анестезиологии и реанимации детской больницы 30 лет. У него – сейчас это большая редкость – всего одна запись в трудовой книжке.
Кем бы он мог стать, если бы не выбрал эту дорогу, сказать трудно, потому что о другом поприще он даже не помышлял. Мама работала медсестрой, а дядя врачом в Ляховичском районе, и молодой человек, окончив школу с золотой медалью, не раздумывая, сразу поступил в Минский государственный медицинский институт. После окончания вуза места хирурга в областной больнице не оказалось, и молодой специалист стал работать анестезиологом-реаниматологом. Он благодарен своим учителям, которые щедро делились с ним своим опытом и знаниями: заведующему отделением анестезиологии и реанимации Георгию Гецману, анестезиологу-реаниматологу Алексею Сулковскому, профессору Виктору Куреку.
У истоков детской реанимации
Валерий Черенкевич стоял у истоков детской реанимационной службы в Бресте. Когда он трудился в областной больнице, детская реанимация в городе только создавалась, и ему доверили заниматься этим непростым делом. Организационные моменты, набор штатных сотрудников, поставка оборудования и многое другое. Он с нуля собирал всю «начинку» отделения – мало-помалу оснастили реанимационное отделение по последнему слову техники.
Наш собеседник вспоминает о четырех баллонах с кислородом на улице, когда за окном зима, мороз, огромная луна, а ты выходишь с рукавицами: подводка кислорода тогда давалась с такими вот трудностями. И так полтора года, пока не построили новый корпус. Проблема с кадрами была. Раньше, к слову, в анестезиологию шли мужчины: считалось, что слабому полу такая работа не под силу. Ведь анестезиологу-реаниматологу приходится сталкиваться с разными сложными случаями, когда человеку нужно оказать помощь в считанные минуты. При этом, помимо чисто профессиональных знаний, надо обладать такими личностными качествами, как колоссальная ответственность, решительность, коммуникабельность и устойчивость к стрессам. Правда, сейчас и женщины идут в эту сферу. Врачей по-прежнему не хватает.
30 лет без замечаний
– Хотя в реанимации, как и во всей медицине, всё ограничено протоколами, и это в некоторой степени даже облегчает работу врача, всегда стараешься дополнить лечение всеми возможными способами, добавить к необходимой помощи что-то еще, – рассказывает Валерий Николаевич. – Анестезиология, реанимация, интенсивная терапия – это практически понятия неразделимые. Сейчас аппаратура хорошая, которая позволяет выхаживать детей с маленьким весом и лечить тяжелую патологию. Отделение рассчитано на 12 коек, иногда оно бывает переполнено и одновременно здесь лежат 16-18 детей. В отделении сегодня на шесть пациентов приходится один врач и три медсестры. А на самых маленьких – до 28 недель – на двух детей одна медсестра и на четверых детей один врач. К слову, за 30 лет работы здесь никому из сотрудников реанимации даже устного замечания не сделали.
– Что самое сложное в работе Вашего отделения?
Основная проблема в реанимации – чтобы весь коллектив был нацелен на одно и то же, чтобы были коллегиальные подходы, чтобы не было шатаний. Трудовые споры бывают. Но даже если есть возражения и разногласия какие-то, но при этом ты аргументируешь свое мнение – всё это принимается. Надо иметь выдержку. В реанимации интенсивная терапия дает результат, если все будут относиться к своему труду честно и преданно и действовать только в согласии друг с другом. Один не спасешь, не можешь сидеть возле пациента 5-10 суток.
– Откуда поступают пациенты?
Сюда их привозят из всех городских и районных больниц области, если по статусу, тяжести заболевания ребенку нужно лечиться на уровне нашей больницы или Минска. У нас работает выездная реанимационная бригада. И никакая вьюга, метель и другая непогода не может стать помехой. В год здесь проходят лечение примерно 900 детей. В больнице проводится за те же 12 месяцев 4060 операций с обезболиванием. Это огромная цифра. Сюда входят и все аденотомии, которые также делают под общим обезболиванием.
– Человеку со стороны сложно понять, каково это – видеть маленького человека, из которого на глазах уходит жизнь. Есть ли место для эмпатии в реанимационном отделении? Как медики не теряют самообладание? Или всё же теряют?
– Плакать с больным мы не можем, но вот я смотрю, женщины слезу пускают иногда. Такого безразличия, как думают некоторые – они, мол, ко всему привыкли - нет. Если сердцем начнешь чувствовать, рыдать с мамой, то потеряешь ребенка в ближайшие минуты. Хирург же не плачет, когда делает разрез или удаляет аппендикс.
Бывает, поступают дети с запущенным онкологическим заболеванием или, например, с серьезными нарушениями со стороны центральной нервной системы. И хотя мы душой понимаем всю сложность ситуации, и по протоколам некоторые больные не подлежат интенсивной терапии, но всё равно руки не опускаются. Помимо протоколов есть внутренние силы, которые еще заставляют нас заниматься человеком.
– Всегда ли можно вернуть человека к жизни в полном здравии?
– Развитие новых высоких технологий имеет и немного отрицательный аспект. Сейчас медицина вытягивает тяжелобольных, но некоторые становятся инвалидами, и проблема выхаживания их остается. Пока они находятся в нашем отделении, в нашем городе хосписа нет, а пациенты нуждаются в искусственной вентиляции легких. У нас в отделении лежат на сегодняшний день четверо таких детей. Тяжело на всё это смотреть. Есть пациенты, которые получают дорогостоящее лечение, но эффекта от него нет по той причине, что заболевание чрезвычайно редкое. Каждый день не будешь сочувствие высказывать, надо что-то новое изобретать. Никто в этом не виноват.
– С родителями говорить сложно?
– Опять же родителям надо говорить правду. Не нужно объяснять, что мы всё делаем и тому подобное. Это само собой разумеется – ты работаешь, ты должен это делать и по твоим знаниям, и по диплому. Вселять надежду родителям нельзя. Потому что если всё сложится хорошо, значит, спасли. А если плохо? А ты сказал, что ребенок будет жить… Сложно встречаться с родителями, особенно тех детей, кто нуждается в хосписном уходе. Пока они привыкнут к этому горю. Им тяжкий крест нести. Были у нас такие дети, по 5 лет на искусственном дыхании, родители видели человеческое отношение и даже за это были благодарны. Поэтому когда спрашивают, будет ли жить, я говорю: «Не знаю». Иногда слышишь в ответ: «Как же так, вы учились…» Тут надо быть ко всему готовым.
– Помните ли такие случаи, когда выздоровление можно было назвать просто чудом?
– Бывают такие случаи, когда мы имеем дело с травмами. Вот недавний пример. Одиннадцатиклассница жаловалась с утра на головные боли. Привезли ее к нам без сознания. Провели диагностику: оказалось, у нее кровоизлияние в мозг. Оперировали. Пока этот случай редкий. Казалось бы, безнадежность, но операция помогла.
– Есть ли какое-то правило, которому Вы никогда не изменяете в жизни?
– Порядочность. Для меня важно поступать по совести, не переступать через понятия честности, доброты. Стараюсь всем помогать, кто бы ко мне ни обратился.
– У Вас есть хобби?
Мое хобби – это работа. Как пришел в медицину в 1974 году, так и до сих пор – это главное мое увлечение. Дома медицина продолжается. У меня пять внуков, только и спрашиваю: «Восточные, у вас всё в порядке?», «Западные, у вас всё в порядке?» Жена тоже врач, акушер-гинеколог, сын стоматолог, а теперь и старший внук учится на стоматолога. Только дочь работает доцентом, преподает английский язык.
– Знакома ли Вам проблема эмоционального выгорания?
– Она не настолько глобальна, чтобы ее возносить. Веду здоровый образ жизни, не дружу с вредными привычками. Приходишь домой, с внуками пообщаешься. Вот и приток положительных эмоций.
– Какие неординарные ситуации запомнились из Вашей практики?
– Еще во времена Советского Союза довелось ребенка везти лечить в Германию после тяжелого ожога. Вырваться за границу даже для самых благих целей тогда было невероятно трудно. Но у нас получилось. Все вернулись успешно. А еще за свою жизнь приходилось пользоваться бортами санитарной авиации. Однажды с хирургом летели на «кукурузнике» в Барановичи. На взлете самолет загорелся, я увидел из-под крыла шлейф огня. Говорю: «Стоп. Мы горим!» Пилот достает проволоку, что-то прочистил и полетели дальше. Второй раз с этим же хирургом из Ивацевичей летели на вертолете. Он говорит: «Ну, я подремлю немножко». А я смотрю – и вижу что-то непонятное: заливает стекло маслом. Но до Березы долетели, остались живы. А еще как-то ехали по заданию: тягач сбил людей, пять человек на месте погибли, осталась девочка. Мы так спешили, что наша реанимационная машина столкнулась с автомобилем в районе Чернавчиц. У меня повреждена рука, ушиб головы, у хирурга два ребра сломаны. Он еще имел мужество доехать до Каменца и приступить к операции.
…И хотя мой собеседник не говорит о своих заслугах, уводит разговор в сторону, когда я пытаюсь акцентировать на них внимание, меня не покидает мысль: как важно оказаться здесь и сейчас, там, где нужна неотложная помощь, настоящему доктору, профессионалу высшего порядка. Благодаря его знаниям, мастерству, ответственности спасены тысячи жизней. И именно такой опытный врач, как Валерий Черенкевич, знает, что думают и чувствуют его маленькие пациенты, а главное – как сделать им лучше. Ведь есть глубинные вещи, которые не могут быть выражены цифрами, числовыми значениями на мониторе. Эту невидимую связь сложно нарушить, если доктор искренне хочет помочь.
Автор: Марина КАМЕНКОВА