Twitter Виртуального Бреста Группа в одноклассниках

Воспоминания брестчанина Губенко: Они шагали в бессмертие по брестским улицам (продолжение)

18  Октября 2015 г.  в 15:03 : История города Бреста

... продолжение, начало тут...

Константин Симонов в своей книге «Разные дни войны» приводил пример этому, в случае, свидетелем которого он был. Осенью 1941 года, под Вязьмой, в самое тяжёлое для станы время, он увидел, как с немецкими военнопленными красноармейцы делились своим хлебом, поили их молоком. На удивлённый его вопрос о таком отношении к врагу, красноармейцы ему отвечали словами, как будто взятыми из стихотворений детского учебника: пленные - это обманутые классовые братья. Как сказал К. Симонов, вскоре это чувство исчезло.

на фото сверху - рисунок автора, справа - автор в молодости

Мы увлекались армейской символикой, разбирались в значении треугольников, кубиков, шпал и ромбов в петлицах наших военных, нарукавных шевронах. Правда, ромбы нам на глаза почти не попадались, их, как и звёзды комбригов, комдивов, командармов мы видели только на фотографиях их владельцев, как и маршальские звёзды первых советских маршалов.

Так росло и воспитывалось молодое поколение советских людей, поколение, говоря современным языком «советских фундаменталистов», всё, что не укладывалось в эту систему, было для нас «от лукавого».

Прозевав военный эшелон, я решил не отходить от окна, чтобы не упустить следующий, это была надежда «на авось», но она не оставляла меня и крепко держала у окна. Мне казалось, что время тянется медленно, но оно шло своим чередом. Восходящее солнце разогнало остатки сумерек, утро вступило в свои права.

Мимо окон пробежали вагоны ковельского поезда, на переезде увеличивалось число прохожих, спешивших из сонной Киевки в город, приветствуя утро, подняли крик проснувшиеся грачи, чьи многочисленные гнёзда чернели на ветвях высоких старых деревьев польского кладбища. Было уже около семи часов утра, устав от бессонной ночи и долгого ожидания, я незаметно для себя начал дремать, когда басистый паровозный гудок буквально сорвал меня с места. Дремота исчезла, как её и не было. Поезд приближался, его не было видно из - за большого кирпичного одноэтажного дома ещё царской постройки, закрывавшего собой, как театральные кулисы, часть вида на железнодорожные пути.

Ожидаемый с нетерпением паровоз все равно внезапно появился перед моими глазами, большой, чёрный, блестящий, с машинистом, выглядывавшим из окна паровозной будки, но он двигался как бы накатом, по инерции. Он скрылся из поля зрения за домами улицы, стоявшими у переезда, а за ним потянулись вагоны и платформы состава: ожидание оправдало надежды, эшелон был воинским, и я его смог увидеть и рассмотреть. От начала до конца. Это был первый случай в моей жизни. Открытые платформы чередовались с товарными вагонами.

На платформах стояли зачехлённые 76,2 мм короткоствольные полковые пушки, с большими колёсами на резиновом ходу, с расстояния, с которого я их видел, они казались красивыми безобидными игрушками, с неподвижными фигурами часовых, платформы с зарядными ящиками. Проезжали платформы с противотанковыми пушками, с броневиками, в силуэтах которых угадывалась знакомая нам легковушка «Эмка» - М1.

В товарных вагонах ехали красноармейцы, в некоторых можно было заметить перевозимых лошадей. Воинский состав, как и предыдущий, был очень длинным. Уже дано не было слышно паровозного шума, а вагоны, платформы катились, казалось самостоятельно, нескончаемой к моей радости чередой и всё мимо окон нашего дома.

«Всё промелькнуло перед нами, всё побывало тут», - пушки, броневики, красноармейцы - по мне это можно было смотреть весь день.

Состав значительно замедлял ход, со своего наблюдательного пункта я не мог определить, куда он направляется - на Брест - Восточный или на Брест - Центральный, но мне и в голову не приходило, что конец его пути совсем рядом, у небольшой рампы в начале улицы Менжинского.

Когда последние вагоны эшелона приближались к переезду, ко мне вбежал мой закадычный, несмотря, что он был старше меня на четыре года, друг Витя Королёв, лидер нашей компании. Я обрадовался его приходу и даже не удивился его появлению в такой ранний час воскресного утра, и сразу, взахлёб, начал рассказывать обо всём увиденном мною в эту ночь и утро, пытаясь разделить с ним радость моей необыкновенной удачи. Выслушав меня, он насмешливо сказал, то что я видел сейчас из окна, он смотрел с полуночи, вблизи, и не из окна, так, как войска движутся по улице рядом с его домом, что он прибежал за мной, чтобы я не пропустил это зрелище и видел всё воочию. Он был настоящим другом!

Мы стремглав выбежали из двора техникума на улицу Пушкинскую и сразу же увидели, как с улицы Менжинского на неё выходят войска. На перекрёстке столпились вольные и невольные зрители происходящего: любопытствующие жильцы ближайших домов, случайные утренние прохожие, дорогу которым преградили движущиеся воинские части. Нам это не мешало. Воспользовавшись короткой остановкой движения, мы перебежали на сторону, где стоял дом Вити Королёва - на углу Пушкинской и Менжинского. К нам присоединился ещё один наш товарищ - Вова Прилепа, сын военнослужащего.

Деятельная натура Вити Королёва молниеносно превратила нас из пассивных, хотя и восторженных зрителей, в группу содействия Красной Армии.

В этом нам помогала мама Вити Королёва, очень спокойная, не в пример сыну, приветливая женщина, старшая сестра Вити, Людмила, закончившая в 1941 году первый курс железнодорожного техникума. Главой семьи Королёвых был старший брат Виктора, работавший начальником учебных курсов железнодорожников. Отца с ними не было. Родом они были и з Бежицы, потомственные рабочие этого крупнейшего довоенного промышленного центра ещё с дореволюционных времён - паровозостроение, военное производство. Витя очень гордился Бежицей, пригородом Брянска, сейчас уже слившегося с ним.

С двумя вёдрами воды, с кружками мы встали на тротуаре в ожидании остановки движения колоны. Длительное движение прерывалось остановками, тогда наступало наше время. Несмотря на утро, с каждой минутой становилось жарче, на небе - ни облачка. Мы протягивали бойцам кружки с водой, они пили её, наполняли фляжки. Витя конфисковал у брата все наличные папиросы, и мы угощали ими красноармейцев. Когда «братские» папиросы кончились, мы выскребли всю свою наличность, и сбегали в ближайший небольшой магазин, располагавшийся в частном домике на углу Мицкевича и Менжинского, и купили на все деньги папирос. Во всеоружии мы заняли свой пост у Витиного дома. Вскоре и они закончились, но воды было вдоволь, и мы таскали наполненные ею вёдра почти весь день.

А войска всё шли и шли, вся улица Менжинского, улица Пушкинская были заполнены движущимися частями, они шли, пересекая весь город с востока на запад.

Мимо нас шагали пехотинцы с полной выкладкой, винтовки, патронташи, противогазы, сапёрные лопатки, подсумки, фляги, скатки. Пилотки укрывали стриженные головы от палящего солнца.

Конные упряжки тащили пушки, полковые и противотанковые. С восторгом мы встречали появление движущихся среди пехотных рядов лёгких бронеавтомобилей БА 20, с грозно торчащим пулемётом из башенки. Это были слегка бронированные легковушки ГАЗ М1, хорошо нам известная самая лучшая легковушка в мире. Броневиков в колонне было немного, потому увидеть их считалось большой удачей.

Красноармейские колонны шли молча, не звучали ни строевые песни, ни походные марши духового оркестра, они были скорее похожи на людей, идущих на работу, уверенных, что они на её не опоздают.

Столпившиеся люди также молча смотрели на них, не было приветственных криков, никто не бросал в воздух чепчики. Зрители марша были разные и чувства от увиденного у них были разные. Если восточники искали в таком событии успокоение от нарастающих в эти дни тревог, тихо радовались увиденному, она пришла защищать нас, наша славная, непобедимая, Красная Армия. У местных жителей проходящие войска вызывали, наверное, иные чувства, из своего пережитого опыта последних полутора лет они знали, что всякое передвижение войск может быть связано со всякими неприятными для них неожиданностями. Открыто радовались и приветствовали происходящее только мы, дети восточников, у нас не было никаких сомнений в нашем счастливом завтра.

В средине дня наша бригада разбежалась на короткий обед, после него мы снова собрались у дома Королёва и продолжали свою «работу» до темноты.

Этот график мы соблюдали во всё время прохождения войск, растянувшееся на а несколько дней. Бывали дни, когда движение прекращалось на несколько часов. Но затем снова возобновлялось с прежней интенсивностью, и хотя увиденное повторялось, от этого наш интерес не уменьшался, нам, конечно, хотелось увидеть, что нибудь новенькое в экипировке и вооружении бойцов, но никаких неожиданностей не произошло.

Все красноармейцы были вооружены винтовками Мосина образца 1891/30, самая лучшая в мире винтовка, а у неё главное - штык, потому - что, как сказал А.В.Суворов - «Пуля - дура, штык - молодец!» и враги в страхе разбегаются перед штыковым ударом наших пехотинцев.

Мы не видели ни автоматов, ни автоматических винтовок СВТ или АВС. Не было видно ни ручных пулемётов Дегтярёва, ни станковых Максима, крупнокалиберных ДШК. Возможно, их перевозили отдельно, в обозах. Командиры в большинстве своём были вооружены револьверами «Наган», которые легко узнавались по характерной кобуре, реже - пистолетами ТТ.

5 июня 1941 года. По улице Менжинского продолжали двигаться войска. Этот день запомнился мне тем, что мой старший брат Женя уезжал в Евпаторию, в детский санаторий. Он уезжал днём, провожали его я и наш отец, Николай Васильевич Губенко. Я очень переживал, что из - за этого я оставил без присмотра шагающих по улице Менжинского красноармейцев, но и не проводить брата я не мог.

Он уехал сначала в Барановичи, где в Управлении Брест - Литовской железной дороги был сбор детей, отправляемых в евпаторийский санаторий железнодорожников. Кто знал,что в родные места ребята смогут вернуться через 3 - 4 года. Брат уехал из Бреста учеником седьмого класса, приехал в Брест в 1945 году студентом Московского института, пережив крымскую эвакуацию, неизвестность судьбы родных, к великому нашему счастью уцелевших и нашедших друг друга.

Проводив брата, я вернулся на уже совершенно обжитый нами перекрёсток, с уже ставшим привычным движением войск, это были последние многочисленные колонны, на следующий день движение пошло на спад, а 7 июня, оно закончилось, для нас также неожиданно, как и началось, оставив незабываемое впечатления в моей памяти, которые сохранились в ней до сих пор, спустя 73 года со времени произошедшего события.

Почти неделю мы не только смотрели на проходящие войска, но и были среди красноармейцев, общались с ними и даже быстро привыкли к тому, что каждый новый день начинался с утренней встречи с армией.

Непрерывная воинская колонна, начинавшаяся у рампы, двигалась по улице Менжинского, сворачивала на Пушкинскую, шла по ней, фактически пересекая весь город, а далее по улице 17 Сентября (Ленина), Каштановой уходила в сторону крепости.

Красноармейцы шли размеренным широким шагом, одновременно уверенно - твёрдым и лёгким, характерным для пехоты, привычной к длительным маршам, шли под палящим солнцем молчаливые, серьёзные, без песен и оркестра, звуки шагов изредка нарушали голоса команды, притупленным шумом двигателей редких броневиков, да цоканьем копыт лошадей артиллерийских упряжек. На них смотрели сотни глаз, среди которых были и дружественные, и равнодушные, и откровенно враждебные.

Передвижение войск происходило демонстративно - открыто, на виду жителей города, случайно или намеренно оказавшихся на месте прохождения воинских частей.

Я не знаю, чем было вызвано такое пренебрежение к воинскому требованию скрытности передислокации частей, неизвестной для гражданских складывающейся обстановкой, нехваткой времени, в связи с чем потребовалось принятие быстрых решений, или простая демонстрация силы. С одной стороны - для успокоения населения города, в первую очередь - восточников и им сочувствующих, и этой цели, хотя и не полностью, это мероприятие добилось, с другой стороны - показав бывшим друзьям за Бугом («Дружба народов Германии и Советского Союза, скреплённая кровью, имеет все основания быть длительной и прочной». И.Сталин), что мы здесь, мы готовы к отпору, и не советуем им совать «своё свиное рыло в наш советский огород».

А может быть были, наверняка были, и другие соображения - я не знаю. Я знаю, что военные эшелоны шли со стороны станции Брест - Полесский, но я не знаю, с каких железнодорожных веток они туда попали: Ковельской или Владавской. Я не знаю, к каким воинским соединениям принадлежали эти части, но это не главное, а главное для меня то, что я помню, что я видел солнечным днями начала июня 1941 года, помню так, как будто эти события произошли вчера.

окончание следует...